Финалист второго Science Slam — астроном Сергей Карашевич рассказывает о том, что помешало российским ученым вовремя засечь падение челябинского метеорита, как наука превратилась для него в хобби и почему люди до сих пор верят в конец света и иногда спрашивают про гороскопы.
Фото: Анастасия Авдеева / «Бумага»
Об астрономии и образовании Знания о нашей планете и космосе мы получали из правильных рук, а не довольствовались интерпретациями разной степени качества и достоверностиДо университета я учился в трех школах, среди них — гимназия районного уровня, юношеская математическая школа при Академической гимназии и, наконец, лицей № 533. В последней школе у меня была астрономия, несмотря на то что в других учебных заведениях ее перестали преподавать. Я считаю, нам действительно повезло, потому что знания о нашей планете и космосе мы получали из правильных рук, а не довольствовались интерпретациями разной степени качества и достоверности. Когда я поступал на математико-механический факультет, я был уверен в том, кем я буду. Я хотел стать программистом и подал документы на отделение математического обеспечения и администрирования информационных систем — матобес (да, многие отделения матмеха называются довольно смешно — примат, пивос и прочее). Я поступал на матмех по олимпиаде, в тот год отменили экзамен по физике и мы сдавали только математику и русский язык. На матобес был очень большой конкурс, и даже те, кто получил «пятерки», не могли рассчитывать на место. Меня позвали на собеседование, а в приемной комиссии оказался мой школьный учитель по астрономии. Мне сказали, что мой шанс составляет 50 процентов — либо поступлю, либо нет. В качестве запасного варианта я выбрал астрономию и прикладную математику. Собеседование вместе со мной проходила знакомая девушка, которая имела такие же шансы, что и я. И вот когда оглашали результаты, ей сказали, что она будет учиться на матобесе — соответственно, я подумал, что тоже прошел. Но мне сказали: «А ты будешь на астрономии». После первого курса у меня была возможность перевестись, но я решил остаться изучать звезды.
О работе в Пулковской обсерватории Деньги особо не интересовали, тогда я уже работал, даже пытался начать свой бизнес, — меня привлекла сама возможность заниматься наукойЯ считаю, что математико-механический факультет и, наверное, такие отделения, как математическое обеспечение, чистая математика, прикладная математика и астрономия, дают очень важный навык — умение разбираться. Учась на матмехе, студент получает не знания, а залог того, что если перед ним поставлена сложная задача, то он в ней разберется. Различия в преподавании астрономии в России, Европе и США есть. Это касается и методов исследования, и оборудования, на котором проходят практику, и подходов — у нас во многом остаются сильны традиции советской школы. Однако я очень уважаю преподавателей — они до сих пор остаются мэтрами для меня, портреты которых можно вешать на стену почета. На четвертом курсе пришло время выбирать тему курсовой работы, и мне предложили работать в Пулковской обсерватории — заниматься исследованием астероидов. Деньги особо не интересовали, тогда я уже работал, даже пытался начать свой бизнес, — но меня привлекла сама возможность заниматься наукой — вести наблюдения, ездить в командировки. Я был в Кисловодске на станции обсерватории, а перед этим съездил на Кавказ и прошел практику на самом большом телескопе в России — наверное, в тот момент я и понял, что это по-настоящему интересная область.
В Пулковской обсерватории мы занимались исследованием астероидов, сближающихся с Землей, которые пролетают от нас на сравнительно небольшом расстоянии. Исследование было интересно тем, что, во-первых, касалось защиты от реальной космической угрозы, а во-вторых, поскольку эти астероиды пролетают довольно близко от Земли, то открывалась возможность их изучения. Кроме того, наши наблюдения, которые мы производили в лаборатории наблюдательной астрометрии, отсылались в Международный центр малых планет и все эти исследования участвовали в мировых программах. Тогда ты, будучи ученым, понимаешь, что не только делаешь науку с помощью циркуля и линейки, но и приносишь пользу миру.
О планете Нибиру, конце света и астрологии Несмотря на то что мы живем в XXI веке, у нас нет никакой инквизиции и церковь уже официально признает науку, — мракобесия хватаетМеня часто называют астрологом. Поначалу я как-то пытался поправлять людей, но не всегда ясно, шутят они или нет. Иногда, действительно, не знают разницы и искренне верят, что я могу рассказать им что-то про гороскопы — к счастью, это не друзья, а случайные знакомые. Когда же близкие друзья узнавали, что я занимаюсь астероидами, больше спрашивали: что нам угрожает и ничего ли на нас не падает. К наступлению череды обсуждений в СМИ конца света все начали регулярно писать и обращаться за консультациями. Приходилось говорить: «Ребята, все в порядке. Нет, не надо накрываться простыней». Потом вспыхнула вдруг тема с планетой Нибиру — опять пришлось вправлять мозги. В интернете гуляло сообщение о том, что Марс будет с размером с Луну. Но такого просто не может быть. Я старался, конечно, не поучать доверчивых и испуганных людей, но пытался донести, почему они ошибаются. Несмотря на то что мы живем в XXI веке, у нас нет никакой инквизиции и церковь уже официально признает науку, — мракобесия хватает, до сих пор можно услышать страшные вещи. Вроде бы мы все знаем, что Земля круглая, но того и гляди, кто-нибудь поверит в очередной домысел, что она стала плоской.
О челябинском метеорите Случись такое на Западе, кучу народа бы поувольняли и построили обсерватории на каждом углуСейчас мы по-прежнему наблюдаем астероиды, этим нужно заниматься всегда. Это не авангард науки, но эти исследования необходимы, и они будут востребованы до тех пор, наверное, пока не изобретут автоматические телескопы. В Америке к этому уже идут: у них очень много обсерваторий, которые в автоматическом режиме наблюдают за астероидами. Конечно, там общество гораздо сознательнее, чем наше. У нас нет понятия налогоплательщик — люди не понимают, что они платят налоги и что они могут за это требовать от государства. Власть дает понять, что их налоги — это просто песчинка в огромном море нефти, которая приносит нам весь бюджет. Но это неправда: если мы честно выплачиваем налоги, то можем управлять развитием страны. Когда в США нужно выбить какое-то финансирование, люди приходят из института и говорят: мол, чтобы защитить нас от астероидов, нужно построить такое-то количество обсерваторий. Сенаторы спрашивают: «А зачем?» «А затем, чтобы тебя камнем не ударило», — отвечают ученые. И вопрос, в принципе, решен: сенаторы дают деньги, и на них строятся обсерватории.
У нас же упал челябинский метеорит, по мощности взрыва сравнимый с несколькими Хиросимами. Выбило огромное количество окон, были разрушены дома. Случись такое на Западе, кучу народа бы поувольняли и построили обсерватории на каждом углу, да и чуть ли не в каждый мобильный телефон встроили телескоп. У нас же выступил Рогозин и сказал, что мы со всем разбираемся, показал бумагу из Института астрономии РАН, пообещал, что деньги выделят. Но прошло некоторое время, все затихло. Конечно, они сколько угодно лет могут говорить, что план прорабатывается, но на деле ничего не происходит.
Хотя астероид упал на территорию Челябинска, большая часть статей была опубликована зарубежными учеными. Я считаю, что этот метеорит можно было обнаружить, и думаю, что это могли сделать в Европе. Мировое сообщество прекрасно знает, где и какие обсерватории располагаются, в каком состоянии находятся российские обсерватории, что их мало и что технически мы не можем отследить все пространство России. Но в мире до сих пор царит какое-то средневековье. Земля вращается, и когда астероид летит далеко, то все поочередно должны наблюдать его. Земля повернулась, на месте Америки оказалась Россия – значит ее очередь наблюдать за астероидом. И сколько бы ты ни строил обсерваторий на территории Америки, когда там день, наблюдения должна вести Россия.
Я убежден, в наблюдательной астрономии страны должны договориться о том, что национальной науки нет — есть международная. Нужны серии телескопов, которые будут связаны в единую сеть — тогда и не будет такого срама, как распространение информации об упавшем астероиде через смс. И если астероид упал на территорию Судана, это не значит, что дело касается только Судана — это общая проблема, мы ведь защищаем нашу планету.
О жизни на зарплату ученого Чтобы в России стать выдающимся ученым-астрономом, нужно, наверное, родиться с любовью к этой науке или в какой-то момент заразиться ею в острой формеВ науке есть люди, которые занимаются передовыми исследованиями, на самом острие. Этот авангард двигает науку. Прикладные исследования, конечно, нужны — необходимо, чтобы люди проводили наблюдения, развивали теории, но я со своим темпераментом всегда хотел быть впереди. У меня не получилось — то, что я изучал, не зажгло во мне интереса. Чтобы в России стать выдающимся ученым-астрономом, нужно, наверное, родиться с любовью к этой науке или в какой-то момент заразиться ею в острой форме. У меня есть и любопытство, и интерес, но это не помогло закрыть глаза на то, что младший сотрудник обсерватории получает зарплату в 14 тысяч рублей — а ведь большинство моих друзей, с которыми я работал, живут на эти средства, да и я сам жил на них долгое время. Сейчас мне предельно ясно: все разговоры о том, что наука спонсируется — ерунда. Да, есть гранты, но их мало, а те, что есть, бросаются как кость голодным собакам от одного университета к другому. Если ты в Москве, поближе к Академии наук, шанс получить грант больше. Есть, конечно, и положительные примеры в виде мегагрантов от правительства, которые выдаются для развития лабораторий и показывают хорошие результаты в Петербурге как по биоинформатике, так и по математике. Однако и это не решает проблему финансирования учреждений РАН.
Мне понравилось, как в одном видеоинтервью выразился Борис Березовский — он сказал, что, занимаясь математикой, он не мог себе позволить выпить даже бокал вина, потому что ему необходимо было сохранять разум в ясности и продолжать заниматься своими исследованиями. Как бы я ни относился к Березовскому, но эта фраза совершенно точно отражает нашу научную действительность: чтобы заниматься наукой, надо чтобы тебя ничего не отвлекало, нужно быть по сути сотрудником большой компании, где за тебя решат все проблемы — и оборудование привезут, и средствами обеспечат.
О науке как хобби Мне хочется помочь обсерватории, и я надеюсь, что у меня будет такая возможностьСейчас астрономию я рассматриваю как хобби и работаю в компании JetBrains. Когда я окончил университет и уже работал в обсерватории, понял, что мне не хватает образования, сложилось впечатление, что я нахожусь в вакууме. Тогда я пошел в образовательную программу GameChangers, которую курировал Сергей Дмитриев — один из немногих людей, у которого в голове есть весьма точная картинка IT-индустрии и представление, как в будущем она будет развиваться. Одновременно с этим я поступил в Computer Science Center, еще одно уникальное образовательное место в Санкт-Петербурге, где преподают направление Computer Science на самом высоком уровне. В центре читают лекции одни из лучших преподавателей Петербурга, да и пожалуй, России, и это вкупе с большим опытом работы в крупнейших IT-компаниях. Тогда я понял, что хотя мне хочется продолжать заниматься астрономией, но тяга к программированию, которая была во мне со времен школы, осталась, и мне захотелось пойти работать в IT-компанию. Мне сильно повезло, что я сумел сохранить хорошие отношения с обсерваторией и при этом работаю в компании JetBrains, а это, пожалуй, предел мечтаний в Петербурге, а, может быть, и в России тоже. Мне хочется помочь обсерватории, и я надеюсь, что у меня будет такая возможность. Я понимаю, что мои способности пригодятся больше не в сфере науки, а, скорее, в сфере коммуникации.
